День первый
7 часов после Полуденной службы
Юр быстро показал стражнику жетон и нетерпеливо отпихнул его в сторону, входя внутрь. Тотчас перед ним вытянулся старший патруля.
- Всё в порядке, господин королевский лис! – гаркнул он. – Мы ничего здесь не трогали, всё как было. Здесь одни мертвяки.
Юр схватил его за грудки и притянул к себе.
- Всё в порядке?! – прошипел он. – Сгною, сука! Ты где должен был службу нести, бестолочь? Почему на улице патруля не было? В кабаке сидели?
Стражник в ужасе выпучил глаза, беззвучно хватая ртом воздух.
- Помилуйте, господин лис! Буквально на секунду зашли. Весь день на ногах, во рту ни крошки не было. Ведь тихо было, потом – шум, крик! Мы сразу сюда. Все входы перекрыли.
Лис брезгливо оттолкнул его.
- Первецу своему об этом доложишь. А сейчас вон, мразь! Чтоб через минуту вокруг корчмы оцепление было! Урод!!!
Стражник вылетел за дверь.
Юр осмотрелся. Вокруг в разных позах лежали трупы. Лис медленно стал обходить помещение по кругу, внимательно оглядывая, будто бы принюхиваясь. Внезапно он остановился и посмотрел себе под ноги. Потом, также глядя вниз, прошёл в сторону кухни. Снова остановился. Немного постоял и тем же путём пошёл обратно, целенаправленно направляясь к одному из столов. Подойдя к нему, он придвинул к себе ближайший табурет и уселся, скрестив на груди руки.
- Сам оживешь или помочь? – равнодушно спросил он, ни к кому не обращаясь. – Ты когда в следующий раз сдёргивать будешь, кровь за собой подтирай, а то такой след нарисовал, что хоть с закрытыми глазами его читай. Чего обратно под стол-то вернулся? Не успел?
Из-под стола, испуганно озираясь, вылез человек.
- Ба! Знакомые всё лица! – с добродушной улыбкой воскликнул лис. – Я-то думал, что ты простой вор, а ты, оказывается, душегуб! Разбоем промышляешь!
Он внезапно метнулся к вору и схватил его двумя пальцами за кадык.
- Сколько вас всего?! Ну, быстро! – прошипел он. – Я тебя, сучонок, здесь же кончу!!!
Вор задергался в стальной хватке. Лис слегка ослабил руку.
- Эт-т-о… не я, – кашляя, просипел вор. – Это другой… их всех…
Юр отпустил его и снова уселся на табурет.
- Ну-ну, не спеши, рассказывай, – ласково произнес он. – Только пой правильно, а то я снова могу рассердиться. Как тебя дразнят, голубь ты мой?
- Проныра, – обозвался вор.
- Ишь ты, удачливый значит! Сейчас посмотрим, сколько тебе удачи на кон отпущено. Рожу ты уже себе располосовал, а плохо петь будешь – я тебе ещё пару мазков от себя лично нанесу, чтоб ты совсем расписным красавцем стал.
Вор снова закашлял.
- Я всё расскажу, господин лис. Я не при делах. Сроду к Белолобому никого не отправлял, я же пропальщик.
- Пропальщик он, – жёстко произнес лис. – Говно ты, а не пропальщик – пропаля со стрижами не ходят. Ну-ка, кинь сюда ножны!
Вор отстегнул ножны и кинул лису. Тот внимательно их осмотрел.
- Неплохая работа, – заключил он. – И стриж наверно, тоже неплох. Твой?
Он кивнул на один трупов, в шее которого торчал кинжал. Вор опустил голову.
- Т-а-а-к… Значит, один жмур на тебе уже есть. Тут, милый мой, каторгой не отделаешься.
- Говорю же, господин лис, не я это, – быстро затараторил вор. – Я сытика пас, а тут эти ворвались, – он мотнул головой в сторону двух трупов у двери. – Хипиш поднялся, те сразу жмуров давай ронять направо и налево. Я испугался и под стол сдернул.
- А они, значит, друг друга положили, и последний, наверное, сам себя кончил. Так? Что ты мне поёшь, как служка в храме!
Лис рывком сорвался с места и угрожающе навис над вором. Тот судорожно сглотнул.
- Это сытик их всех сделал, – тихо произнес он.
- Сытик?!
Юр выпрямился и вновь внимательно осмотрел зал. Потом подошёл к трупу главаря и присел перед ним на корточки. «Странный прием, никогда такого не встречал», – подумал он. В голове крутилась и всё время ускользала какая-то мысль… Где-то он уже об этом слышал…
- Как он выглядел? – не оборачиваясь, спросил лис.
- Сначала – как обыкновенный лэндер из приграничья, а потом… – Проныра замолчал.
- Не слышу! – повысил голос лис.
- Потом… – вор пытался найти нужные слова. – Он стал, как вы, – наконец выдавил Проныра.
- Не понял?
- Ну, как лис. Глаза у него… И сам весь… Только не из ваших он, господин лис! Точно! – убеждённо произнес вор.
- Это ты каким образом просёк?
Вор смущенно посмотрел на него.
- Ну, мы это… Чуем вас примерно так же, как вы воров.
- Вор чует лиса копчиком? – усмехнулся лис. – Слышал, как же! А этот?
- Этот другой был. Страшнее, – почти прошептал Проныра. – Он когда этих работать начал – глаза у него ледяные сделались, – добавил он. – Даже не так! Не ледяные – а какие-то неживые глаза. Как у мертвяка! А ещё, господин лис, будто бы два разных человека это были, понимаете? Сначала – обыкновенный сытик, а потом из него лругой выпрыгнул! Будто бы рррраз! – и обернулся сытик в зверя, потому как не может человек так быстро двигаться... И такая у меня чуйка сейчас, что в нём кроме этих двух ещё есть, понимаете?
- Страшнее, говоришь? – задумчиво пробормотал Юр.
- Господин лис, а кто это был? – решился, наконец, спросить вор.
Но Юр его уже не слышал, он вспоминал…
* * *
… Юр сделал ещё один глоток, и его передёрнуло: вкус у браги был ещё тот. Чтобы хоть как-то справиться с мерзким ощущением, прочно поселившимся во рту, он залпом опрокинул в себя всё содержимое и сразу почувствовал, как начал хмелеть. Сегодня можно было расслабится. Дело было сделано: казнокрад был выслежен и пойман, и сейчас следовал под надёжной охраной в столицу. Жить ему оставалось лишь до того момента, как освободится королевский палач, ныне обслуживающий его соучастников. Лису уже порядком надоели эти болота, но он всё же не спешил возвращаться в столицу, стараясь выкроить себе хоть немного времени для отдыха. Сейчас он сидел в местном кабачке и лениво вполуха слушал пьяное бормотание проводника:
- А поставь мне ещё кружечку, господин лис? Ик… Я тебе про Белую Деву расскажу, а то без хмельного как-то не рассказывается… Ик…Вот спасибо! Да хранит тебя Святой Шаур!
… Значитца так. Ик… Прости, господин хороший, бражка не в то горло пошла. Ик…
…Есть тут одно болото, с виду так себе: неглубокое – ты в сапогах своих, господин лис, ног бы не замочил, да вот только не перешёл никто то болото. Вода там чёрная, неживая, и Белая Дева ходит в сумерках. Ик… На рассвете али на закате парит прямо по-над водой и манит. Красоты неземной та Дева, и голос у ней – как колокольчик серебряный. Только кто её видел – тот, считай, ик…пропал! Вот как я, например… Может, я еще кружечку выпью, а? А то икота не пройдет, весь сказ испорчу… Вот спасибо тебе, добрая душа!
…Я ведь раньше другим был, не пьяница, как сейчас, поверь мне, лис. Войну простым лучником начал, мальчишкой совсем. Ты не смотри, что я сейчас хилый да хромой! Врукопашную, конечно, отходился уже, но по сю пору за сто локтей стрелой шмеля на лету собью. А тогда-то – молодец молодцом был! Да и ребятки мои – один к одному, как на подбор! На подбор… Эх, всех подобрала жизнь – кого там ещё, кто потом от ран да от жизни непростой помер, а кто не справился да сам ушёл… Давай, лис, выпьем за них, помянем…
…О чём бишь я? О Деве ведь рассказывал, да вишь куда память-то утянула. Как одно за другое цепляется-то. А ведь если б не война – может, и не увидел бы я Деву ту Белую. Нет, не рассказать мне тебе о Деве без того, чтоб про войну. Не поймёшь ты… Нет, не поймёшь… Хоть и вижу, что понятлив ты, и повидал немало…
…Так вот, про войну мою. Как забрили меня вербовщики, попал я почти сразу – да в самое пекло. Я в деревне своей первейшим охотником слыл, и лучником-то и вправду был отменным, это ещё в лагере первец-учебник заметил, и когда отправили нас на передовую – он слово своё вдогонку послал, и забрали меня сразу к пластунам. А у пластунов – известно, какая война: рейды по тылам да ночные вылазки. Ребята у нас подобрались – один лучше другого! Ах да, я уж тебе говорил про то. Всякий был народ – и крестьяне, и мастеровые, и городские, и даже два лэндера из многодетных семей. Оно и понятно: наследство-то родительское старшему сыну отходит, вот многие из последышей и уходили тогда в армию. С каждой добычи ведь доля полагалась тем, кто в живых остался, хочешь – деньгами, хочешь – товаром, хочешь – гарантом королевским. Мы-то почти всегда деньгами брали, да и тратили их сразу. А лэндерам – тем гарантами платили. Один, помню, когда помирал в рейде, так всё сокрушался, что наследство не самому младшему достанется. Сам-то он средним сыном был, и брата своего старшего как-то не жаловал. Шёпотом так сокрушался, чтобы не услышал никто. В рейде мы тогда были, и прямо в лагере вражьем прятались. У самого под правым соском болт с зазубренным наконечником из груди торчит, а он всё о наследстве… Такой болт с «зубаткой» – Кхур вытащишь! Аурийцы тогда от степняков «зубатки» переняли, только у тех такие наконечники на стрелах были, а тут – на арбалетном болту. У парня уже кровь на губах пузырится, а он всё причитает. Так и шептал, пока горлом кровь не хлынула. Эх, какой мальчишка был! Смельчак. И везучий! Да… Так до самой смерти везучим и был…
…Ладно, не про то я ведь рассказывать-то стал. Про Деву Белую… Так вот, однажды мы после очередного рейда отдыхали. Хороший был рейд, удачный. Мы тогда обоз вражий накрыли, жалованье он наёмникам вёз. Яростно аурийцы обоз обороняли. Наши мечники, что в засаде сидели, все до одного полегли. А своих я ни одного там не оставил, все живы остались. Я тогда уже первецом у пластунов был, забыл сказать. Ранило, правда, двоих у меня, да и сам я стрелу поймал, хорошо правда, что вскользь прошла, шкуру только и пробила.
…Так вот, отдыхали мы, значит, после рейда. А тут мне тёмник мой, что отрядом нашим командовал, и говорит: «Бери десяток самых-самых своих, чтоб умелые были, и молчуны, и обхождение знали! Будете, – говорит – при особе королевской крови состоять! Принц Грег, кузен короля нашего, в крепость едет, скрытно как бы. Охрану с собой не взял. А без охраны как? Сам знаешь, что с нами всеми будет, коли с принцем беда случится. На глаза ему не лезть! Чтоб видом он вас не видывал! Он на плац – твои чтоб вид делали, будто плац метут, он на стену крепостную поднимется – они там будто траву-камнеломку из щелей выдёргивать посланы… Ну, да что мне вас пластунов учить?». А мне-то что? Мы Белолобому чуть не каждый день в глаза смотрим, что мне королевский кузен!
…Ну, встретили мы принца. Ничего так себе, важный такой. Глаз у него, правда, рыбий какой-то, ну да мы ж не глазами его любоваться приставлены. А при нём один-единственный благородный эрр состоял, то ли оруженосец, то ли секретарь – не поймёшь. Вот его глаза мне ещё больше не понравились. Плохие глаза у этого секретаря были. Я однажды в корчме с палачом пил, вот у него такой же взгляд был. Будто смотрит он на тебя – и насквозь видит, и всё про тебя знает. И даже то видит и знает, что от тебя самого сокрыто. И смотрит как бы сквозь тебя, будто бы не живой человек рядом сидит, а не пойми что. Вот и у этого секретаря такие глаза были.
…Он, правду сказать, прятал всё время глаза-то, или закрывал их каким-нибудь приличествующим выражением, как и положено лицу, к особе такого ранга приближённой. Однажды только и увидел я настоящие его глаза. Вот как раз к Деве-то и подошёл рассказ мой…
…Вот спасибо тебе, господин лис, а я как раз собирался просить тебя ещё кружечку проставить. Хороша брага, хоть и из репы гонит её корчмарь… На грибах древесных настаивает, верно, оттого и забористая она такая…
…Да, так вот! Незадолго до того в крепость к генералу невеста приехала. Красоты необычайной, вот только странная какая-то: будто придавлена чем. Целыми днями всё ходит, молчит, думает о чём-то и голохвоста своего ручного поглаживает. Генерал-то рад- радёшенек был: оно и понятно, всякому ж видно, когда влюблён человек, будь то благородный или простолюдин – без разницы. А она – словно неживая ходит. Один-то единственный раз и встрепенулась, когда кузена королевского с секретарем увидела. Чуть не побежала к ним навстречу, хоть и не положено это по этикету. Перед принцем-то она в поклоне присела, тот так с ней небрежно поздоровался, а сам, вижу, любопытство к ней проявляет – уж больно пригожа! Только она на него не взглянула даже. Лишь на секретаря и смотрит. Смотрит и молчит, неприлично аж. Стоит перед ним, глаза горят, щёки зарумянились, улыбается так, что смотреть на неё радостно, как ребёнок просто. Секретарь тот отсалютовал ей по-военному, как положено, и что-то такое про погоду сказал. Сам стоит, смотрит на неё, улыбается, спокойно так, как бы вроде и ласково, только по сравнению с её улыбкой у него и не улыбка вовсе, а маска какая-то. Я ведь почему так подробно всё разглядел: я как раз за углом стоял с девкой одной. Ну, чтоб сродственник-то королевский не понял, что к чему. Будто бы я не и не охраняю вовсе, а с милкой своей милуюсь… Ох, скажу я, и девка была! Огонь! Целых полгода я с ней хороводился. Славная кому-то жена досталась! Ну, за них, за красавиц!
…Вот… Стоим мы, значит, с ней, а я из-за её плеча поляну-то секу. Принц с генералом обедать ушли, а эти всё стоят друг против друга. Смотрю, у невесты-то генеральской пальчики её тонкие дрожат. Она голохвоста своего гладит, и словно сказать что-то хочет, да не может… Смотрит, бедная, на секретаря, будто помощи у него просит, а он, гад, только молчит да улыбается. Вроде как и грустно, и ласково так – а только вот без души как-то улыбается. А потом он и говорит, как будто разговор давний продолжая: «Зачем я Вам, Райана?» – и усмехнулся так небрежно. А она ему – «Ну разве можно сказать, за что любишь человека?». «Вы нас обоих любите?» «Да. Я вас по-разному люблю!» «За одного – замуж, а другого – платонически? Я не понимаю такой любви, Райана. Так не бывает.» – и смотрит на неё в упор. А она молчит, только смотрит на него – вот-вот заплачет… А он – будто не видит этого: «Вы сделали свой выбор, эррина! Я ваш друг навсегда!» – и поклонился ей слегка. Она враз сникла как-то, улыбка погасла, словно свечу ветром задуло. «Я, – говорит – никогда не воспользуюсь вашей дружбой, эрр Акс!», – повернулась и ушла, быстро так, не оборачиваясь. А секретарь этот замер, будто окаменел, так и стоял не шевелясь, всё ей вслед смотрел, пока она за угол не повернула. Такими вот глазами и смотрел, как я рассказывал. А потом, не поворачивая головы, небрежно так, будто ему даже через губу переплюнуть лень, рявкнул шёпотом: «Первец, ко мне!». Ну, я-то уже готов был к тому – вмиг понял, что не хлыщ он придворный, коли меня затылком учуял.
…Так вот, подозвал он, значит, меня, и говорит – спокойно так, будто мы про погоду беседуем, или он советует мне, на какую наживку лучше стрикс зеркальный клюёт: «Ты, первец, видел то, что тебе не положено видеть. Молчать об этом будешь! Если генерал узнает – он на дуэль меня вызовет, а я не хочу его убивать, командир он хороший, да и счастье ей составить сможет. Да и вообще… Так что молчи! По уму – надо бы мне тебя убить прямо сейчас для верности…», – и пошёл, не дождавшись, что я скажу, будто заранее знал.
…Веришь, нет, господин лис, мне только один раз так же страшно было: в первом бою, когда кажется, что каждая стрела, каждый болт в тебя летит, когда точно знаешь, что сейчас умрёшь. Не, даже не так! Когда знаешь, что уже умер, только ещё не почувствовал этого! Во как! Уфф, как вспомню – до сих пор будто всё пересыхает во мне, и ноги дрожат.
…Спасибо, господин лис… Это будет последняя кружка на сегодня, клянусь Шауром!
…Так вот! А на рассвете тревогу сыграли. Беда приключилась! Секретарь этот принца-то похитил и сбежал к аурийцам. Все охранники, что были на воротах крепостных поставлены – убиты, да не оружием каким, а вроде как голыми руками: шеи у всех свернуты напрочь, и головы затылками наперёд. А из генеральского кабинета бумаги секретные пропали, а там всё подробно прописано: в какой крепости какая численность, и припасов сколько, и мастерских оружейных, и на какое количество оружия железа у них припасено, и всё-всё. И теперь будут знать аурийцы, куда ударить, и не успеть нашим подкрепление прислать. Тёмник наш велел погоню снарядить, принца спасти да предателя захватить, а если не получится схватить – то убить его на месте.
…Лекарь гарнизонный мне тишком горсть шариков выдал, которые степняки из корешков каких-то катают и жуют перед битвой, чтоб злее быть. «На нас, – говорит – иначе зелье это действует, просто спать не захочется, скакать будете без устали, бесхвостых только в поводу побольше ведите, загоните насмерть. А случись ранят – сразу шесть шариков разгрызи, и боли не почувствуешь. Только без нужды крайней – не жуй, видения приходить потом будут! И больше шести за раз – никак нельзя, уснёшь насмерть!».
…Нагнали-таки мы предателя к полудню. Еле успели: уж стены неприятельской крепости видны стали. Аурийцы отряд передовой выслали. Видать ждали… Выходит, что секретарь с ними заранее сговорился. Да только понял я тут, что не всё так просто с этим похищением: принц-то впереди на своем бесхвостом наяривает, никто его не понукает, а он к шее скакуна пригнулся и вперёд собственного визга к неприятелю чешет! А секретарь, значит, сзади и чуть сбоку. И ясно мне стало – не хитил никто принца-то, сам он, подлюка, к врагу сбежал, кузена своего венценосного продал. Чую – не догоним, уйдут! Остановил я своего бесхвостого, да с молитвой и приложил из лука вдогонку. Рука самого Шаура, видать, стрелу мою направляла, ведь не меньше восьмисот локтей до принца было! Никто и никогда с такого расстояния из лука не стрелял, да и не выстрелит прицельно, только стрела моя аккурат под шлем принцу шла. И вошла бы, кабы не секретарь: точно почуял стрелу-то, обернулся, привстал на стременах, закрывая принца, и вместо принцева загривка – прямо под лопатку ему стрела моя и вошла. Взмахнул он рукой, да и грохнулся оземь! А аурийцы с принцем не остановились, даже не замедлили бесхвостых своих, так на махах и пошли к крепости.
…Подскакали мы к секретарю – вроде жив ещё. Спешился я, наклонился над ним, гляжу – точно, жив! Смотрит он на меня, как давеча на эррину. «Оттуда» уже смотрит, понимаешь? И приказывает чуть слышно: «Ты, первец, пусти своих ребят следом, аурийцы до конца поверить должны. Только вели им, чтобы принца не трогали». И так-то он это сказал, что у меня и мысли не шевельнулось ослушаться или иначе поступить! И послал я своих пластунов снова в безнадёжную погоню, а сам с эрром Аксом остался. И ведь знал, что на верную смерть ребят посылаю, а никак не смог не послать. Понял я тогда, что скачут мои пластуны, молча погоняя своих бесхвостых, а сами они уже – мёртвые, хоть и не знают об этом. И ещё – почудилось мне, что я тоже только что умер, вот прямо здесь, на этом несжатом поле…
…Стрелу-то мне из него не вынуть было: «зубатка» вместо наконечника на моей стреле была. Только и мог я для него – шесть шариков, что лекарь дал, отсчитать. А он один только взял, остальные обратно в мешочек сунул: «Я, – говорит – сказать тебе ещё что-то должен вначале, первец. Меня хулить будут, как предателя, а ты молчи! Про принца, шкуру продажную, тоже молчи, если жить ещё хочешь. Он, верно, теперь героем станет в молве-то людской, уж двор-то постарается, но ты молчи о том, что видел. Я ведь тебя убить сейчас должен. Ты не думай, я и умирая тебя прихватить с собой в любой момент могу. Но не хочу я. Надо, чтобы хоть кто-то знал. Ты в крепость живым должен вернуться, первец. Пластуны твои бьются сейчас насмерть, фору тебе дают. Как посекут их аурийцы, за телом моим придут. А мой труп надо к нам в крепость доставить. Перекинь-ка ты меня через спину бесхвостого, да в повод его возьми! Бесхвостым в ноздрю по шарику степному вложи – пропадут звери, конечно, но до крепости нашей быстрее ветра домчат! Да, вот ещё что… Должок за тобой перед оборотнями – на одного меньше нас осталось. Да не пугайся, ты, не собираюсь я кусать тебя. Ты просто обещай мне по-солдатски, что будешь вместо меня оберегать эррину Райану. Только так, чтобы она и не знала об этом. Ты сумеешь! Я люблю её…». Сказал – и махом из мешочка все остальные шарики в рот себе высыпал! Два только и оставил в кулаке – для бесхвостых… Разгрыз, вздохнул глубоко – и затих… А дальше всё было, как он велел: тело я навьючил, по шарику бесхвостым в ноздрю вложил, и домчали они нас в крепость быстрее ветра…
…Что оживился то, лис? Крамолу учуял? Ты думаешь, лис, я пьяный? Да я трезвее тебя… Как вспомню, весь хмель из башки вышибает. Ты слушай, лис… Я потому тебе всё это рассказываю, что не боюсь я уже ничего. Устал я боятся-то… Вчерась ко мне снова Белая Дева приходила, значит немного мне осталось…Ты слушай…
…Не стану я тебе рассказывать, какой шум был в крепости… Как таскали по улицам труп эрра Акса, раздев догола и привязав за ноги к седлу бесхвостого… Как потом повесили его вниз головой на крепостной стене… Сам знаешь, как с предателями у нас поступают. Повезло ещё, что семьи у него не было – последним он был в роду-то, ни жены, ни детей, а то и им бы не поздоровилось. Через неделю то, что вороньё не доклевало, за рвом крепостным закопали.
…А через месяц весть пришла: аурийская армия разбита наголову. Сам кёниг ихний в бою убит. Как бы случайно напали они на самую сильную крепость! Все силы, что были, собрали и ударили. А их там и разбили. А уж потом Астур, столицу ихнюю, вообще без боя взяли. Предательство-то принцево – настоящим было, а секреты наши, которые он аурийцам передал – оборотня работа. Потому и подставил эрр Акс себя под стрелу мою, чтобы задуманное исполнилось. Правильно тогда эрр Акс предсказал мне. Принца Грега после войны возвеличили. Героем народным он стал. Его, дескать, похитили – а он под пытками ложные сведения кёнигу дал и погиб за отечество. По всему королевству молебны по нему служили. Даже к лику святых мучеников его причислили. Тьфу, кощунство какое! Только неправда все это, а правду я тебе, лис, всю до капли рассказал. И не боюсь я уже нечего. Устал я правду-то в себе носить…
…Да… Эрр Акс заранее всё знал, наперёд… Не знал только, что эррина его любимая, как увидела бесхвостого с его трупом, так сознания и лишилась. Упала прямо на камни у ворот и умерла, не приходя в сознание… Эх, помянем их, лис! По последней…
…Вот теперь, собственно, про Деву… После шариков тех степняцких и вправду видения стали мне блазниться. Разные-всякие, да не важно это… А много лун тому – снова я в этих краях оказался. И в первую же ночь, под утро, явилась ко мне Белая Дева, про которую местные бают. Да только не просто Дева это, а любимая эрра Акса! Шауром клянусь! Она, право слово! Другой такой красы не видывал в жизни, хотя всякое бывало… Она это, лис. Ты не подумай, я тогда трезвёхонек был, просто маетно мне как-то сделалось, вроде и спать хочется – и не уснуть никак, верно и сам знаешь, как оно бывает. Будто тяжесть какая сердце давит, будто виноват в чём-то перед кем-то, будто недоделанное что тебя гнетёт, или думка какая-то неясная гложет, и вроде вот она, думка-то, вот-вот её за хвост ухватишь, и ясно станет, про что она, и додумаешь враз, и что-то очень-очень важное для себя и для всех поймёшь – а никак… Вышел я тогда на двор, да за ограду, да по тропинке пошёл – просто так, без цели какой… И только-то я за деревню вышел – тут-то её и увидал! Будто по-над туманом, что на поле лёг, плыла она, неподалёку от меня – а не приблизилась ни на шаг, и всё смотрела, смотрела, смотрела. Не то что в глаза – будто бы в самоё душу ко мне заглянуть пыталась, увидеть там что хотела, или ещё что – то мне неведомо. Только сдаётся мне – правду про Акса своего прочесть во мне пыталась, да не смогла – слово ведь я дал, что молчать буду, такое крепкое слово, что даже душа моя наглухо захлопнулась… И ещё видал я её не раз – точь-в-точь так же подходила она ко мне, и смотрела молча, пытливо так смотрела…
…Я ведь вот тебе что скажу, лис… Я до того про оборотней-то только байки дедовские слыхал, и знал про них только то, что в народе говорят. Уж и не знаю, оборачиваются они в кого ли нет, и правда ли то, что в полную малую луну они особо сильны. И верно ли, что в большой луны новолуние – новые оборотни родятся, оттого и прячется она, потому что даже большой луне страшно становится, что новые оборотни народились… А вот что я знаю наверное, это то что смертны они, и что убить их можно простой стрелой, а вовсе не обязательно с серебряным наконечником.
…Много я думал про того оборотня, которого в миру эрром Аксом звали, и вот что я про них понял: нелюди они, господин лис, детьми Святого Шаура поклянусь! Нелюди, и души у них нету! А всё потому, что рождаются они уже мёртвыми. Потому как какая же душа может позволить живому человеку, чтобы такое паскудство над собой учудить, а? Чтобы вот так стрелу увидеть, и вмиг всё наперед понять, и себя самого Белолобому отдать без покаяния? А кому покаяние не нужно? Правильно, только тому, у которого души нет. Потому как покаяние, оно ж только душе живой надобно, тело-то оно уже, почитай, мёртвое, когда к покаянию-то человек приходит. А такого не бывает, чтобы в смертный час каяться человеку не в чем было. В Писании-то сказано, что и сам Шаур Святой, и дети его, в святости рождённые, и те каялись, когда последний час им приходил. А эрр Акс? Он ведь и словом про душу не обмолвился, только всё про дело своё думал, все силы последние на него потратил, Белолобый его нёс уже, а он всё про дело думал. Да про эррину свою любимую. Да и то сказать – неправильная его любовь-то к эррине была, без души…
…Вот оно как, думается мне. Никому про то не рассказывал допрежь, тебе вот – первому. Устал я это знание в себе носить. Верно, пора уже и мне о покаянии-то задуматься…
…А я теперь отсюда ни шагу… Обещал ведь эрру Аксу, слово солдатское давал. Тогда не уберег любовь его, теперь вот душу её оберегаю. Здесь её душа-то…Ходит-бродит там, где косточки эрра Акса покоятся. Она его душу ищет, а найти-то никак не может, потому как нет её. Не было души у оборотня отродясь. Откуда она у оборотня? Как он Дело-то своё делал бы, если б душа-то у него была, а?
…А я, как помру – пускай моя душа заместо его тут будет, с её душой рядом. Как обещал… Ведь есть у меня душа, лис? Есть? Я ведь не оборотень был, просто солдат. Эх…»
* * *
- А? – очнулся от воспоминаний Юр.
- Кто это был, господин лис? – повторил вор.
Лис встряхнул головой, отбрасывая воспоминания.
- Не твоего ума дело! Ты давай ползи к выходу! – раздраженно ответил он.
- Куда это? – испуганно спросил Проныра.
Юр мрачно усмехнулся:
- Известно куда, в тихую канцелярию!
- За что меня в «Тишину»?
- Ну, ты прям как дитё малое! Положим, поверил я тебе, что к банде ты никакого отношения не имел. Допустим даже, жмуров на тебе нет. Так что теперь, тебя в зад поцеловать и на все четыре стороны отпустить? Да на тебе грехов, как блох на собаке!
Вор стал медленно отползать, пятясь назад.
- Не надо, господин лис! – завыл он. – Сгнию я в «тишине» заживо, или на рудниках загнусь.
Лис молча поднялся и взял его за шиворот.
- Сытик вам слово передал! – в отчаянии выпалил Проныра, вспомнив совет лэндера.
Юр отпустил вора и заинтересовано спросил:
- Слово?!
Вор почувствовал, что это его последний шанс.
- Отпустите, если скажу?
- Ты ещё поторгуйся у меня! – пригрозил лис.
Проныра обречённо вздохнул.
- Сытик сказал: «Твой след, лис, перебит. Пиво можешь оставить себе, а за пустым кувшином, я вернусь, просьба сохранить посуду».
- Как?!! – изумленно переспросил Юр и в растерянности опустился на табурет.
Сообщение было передано лисьим кодом и гласило следующее: «поиск отступников можно прекратить, все уничтожены, награду можете оставить себе, но свидетеля не трогайте, он мне понадобится».
- Оборотень оставил след… – потрясенно пробормотал лис.
Вор навострил уши.
- Интересно, чем ты его так заинтересовал? – глядя на Проныру, словно впервые его увидел, проговорил лис, всё еще не оправившись от потрясения.
- Так я пойду? – с надеждой спросил вор.
- Вот теперь ты уже точно никуда не пойдёшь! – ответил Юр, и добавил задумчиво, – Правда, в тихую канцелярию ты тоже не отправишься.
«Впрочем, в твоём случае ещё неизвестно, что хуже, раз оборотень тебя в качестве следа оставил», – подумал он про себя.
* * *
