* * *
Внешне - сентябрь. На месяц старше.
Климат не успевает менять обличья.
Мы не умеем еще, о чем налегке и всерьез
В семнадцать и бережно - в тридцать пять.
Там - никакой реальности.
Там - никаких иллюзий.
Полные карманы
Того и другого.
С тем, кто далеко...
С тем, кто далеко,
у меня происходит так:
когда я его не вижу,
он от меня в двух шагах,
он ходит вокруг повсюду,
он в воздухе воплощен,
но это недостоверно,
и мне непонятен он.
И, когда ожидание - грузом,
мы собираемся вместе,
и проясняем движеньем
все, что произошло.
И это опять непонятно,
но совсем в другом месте.
* * *
По смятым простыням гадать о том, что было,
Какие здесь улитки, черепахи проползли,
Вдвоем пытаться уяснить значение
Забытых иероглифов, и глубже -
К болотцам, травам, гротовым самумам,
и дальше...
* * *
Я время мое,
переводчик с далекого голоса.
Дождь над всеми прошел,
а запомнил его, кто был пуст,
Есть две тишины...
То семья одинокого голоса.
Есть много молчаний,
которыми голос поет.
Между твердью одной тишины
и открытой второй
дыханием сердца, всем гневом,
урагана ударной волны любви
птенец встрепенулся в гнезде,
шепот лист шевельнул,
певец на миг умер -
и тело почуяло звук.
* * *
Снова по старой дороге -
Я, мой осел и поклажа.
Какие дела, старые камни?
Вы прибежали и дразните тайной,
горячей как ящерицы, жуки.
Свежий ветерок?
Нет, тот же ветреный ветер -
Не говорите, что есть другая
Дорога, которой не знают
Я, мой осел и поклажа.
Мы на базар доберемся
По привычной старой дороге,
А вот обратно, возможно...
Откуда угодно доведет до дому
Меня мой осел без поклажи.
И в будущий вторник, возможно -
по новой старой дороге.
Ричарду Баху
На соседнюю крышу приземлился биплан.
Я спросил его: «Дональд, ты зачем прилетел?
Все в порядке у нас или нет, поскольку ты здесь?»
Я ждал, что он скажет: совместный патруль,
Собирайся браток, поднимайся скорей.
Но он мне улыбнулся сквозь толщу очков
и сказал: я принес тебе почту,
не хочешь взглянуть?
Он вручил мне письмо от Кого Я Забыл,
то есть помнил настолько, чтоб писем не слать,
и в письме было только: «Ты мне позвони,
Времена изменились, пора бы тебя повидать.»
И Дональд сказал, улетая: «Обычною почтой, старик,
Обычною почтой. На свой страх и риск.»
* * *
Розовый снег. Зеленые тени
Цветом чрезмерно.
Как крупная милостыня
.
«Был же слепым я...»
И это - зима.
* * *
На Кольце из колец
Я песню спою трубой
О разлуках, которые лишь
Говорят нам правду с тобой.
Встречи поят меня и живою, и мертвой водой.
А разлука - великая честная сушь.
* * *
Они научили меня,
Что, если хочу найти,
Я найду тебя
Хоть в подстрочниках книг.
У Бога есть все - каждый мир,
С высью ангелов и подвалами Кали.
Если я прощу, Бог абсолютно простит.
Если я не отрекусь, Богу некуда от тебя уйти.
И если нас развело по разным землям Земли -
Это чтобы настигала любовь в пути.
Не мы ищем неба, а небо стремится к нам.
А Он говорит: «Я Меньшего Вам Не Дам.»
* * *
Что случилось в наших горах:
Старые шаманы стали старыми стариками,
легенды потеряли значение,
а амулеты - смысл.
Мы искали причины и обнаружили Город.
Это бывало уже с нами самими,
но так решительно - никогда.
Семеро отправились постигать Город,
и потеряли друг друга.
Те, кто счел Город войной,
кто отыграл его черно-белые роли,
кто жил с людьми, кто ходил вокруг,
кто делал неправильное, чтобы его понять -
в нужный час собрались вместе.
А перед временем Действия - время Обмена.
***
Птица на книге сидит
и зерна клюет.
Глупая птица
умеет отыскивать пищу...
А в полете она - зерно взгляда.
Мэри Поппинс. Ветер над этим домом.
Чуть ступлю за порог - зонтик всегда при мне.
Я не боюсь дождя, я могу улететь.
Ветер, ветер! Ветер над этим домом!
Мне и заботы нет, мне и заботы - чуть,
а он меня не берет, я у него в отпуску.
Он изменил себе - корни мои не рвет,
строгим быть не велит, нежность мою бережет.
Сам он сошел с ума, рыщет туда-сюда.
Сам себе задает вопрос, сам себе голоса.
Я потихоньку жду, мне нетерпенья нет.
Завтра ступлю на порог - вот и лежит ответ!
У-у! У-у! Аист над этим домом!
18 сентября предвисокосного года.
Пусть соляные столбы
идут к своему океану,
а девочки наши
себе понаходят мужей.
И чей-то талант
вдрызг разобьется о камни,
я скажу: слишком поздно я понял,
что уже не могу терпеть.
Было бы глупо выстрелить в воздух:
здесь не Техас, а научная конференция.
Но пришлось подняться без предупреждения
и негромко сказать: какое все это фуфло!
Письмо милейшему ученику.
Ты представляешь, снится мне вчера,
что захожу я в незнакомый Город,
где я как свой и - важная персона!
Иду и взглядом выбираю вещи.
Меняю лучшее на то, что лучше,
то - на удобное, беру, что попроще,
и уношу лишь новую одежду.
А в пятистах за Городом шагах -
моя корчма, и ты в ней завсегдатай.
* * *
Мой горнист, я не в праве тебе говорить
Самых главных трофеев из пройденных битв.
Потому что они приросли, как ожог,
как осколок, и стали землею у ног.
Потому что их скажет тебе тишина.
Потому что я жду, что не будет война.
* * *
Ненавижу ролевые игры.
Когда мы выйдем на холм -
двенадцать воинов Радуги,
мы пойдем втроем:
ты в белом, ты в синем,
я в трауре по себе
и за нашими спинами
будет невидимый воин...
Стоп!
Призраки среди нас!
Если я буду искать,
найду ли я самого себя?
Я убью телефон,
убью телевизор и зеркало,
а потом скажу:
«Это такая игра!»
Мир фентези - это мир символов,
а реальная жизнь...
Скорее реальная жизнь -
с мясом, с любовью
и тухлыми помидорами!
* * *
Беда говорила: накличешь беду,
И мы накликали детей на беду,
И дети, как ягоды, съели беду,
ее по кусочкам зарыли в лесу.
Развеяли пеплом и смыли водой,
весною беда проросла лебедой.
И знахарки этою горькою травой,
И знахарки пьяной дурманом-травой,
И знахарки памяти стыдной травой
Врачуют и любят...
* * *
В черно-белом своем дне
Черно-белое фото возьми на столе.
Где в зеленом плаще я иду по Москве,
Где я желтый цветок покупаю.
Чтобы знал он, что я не безумна уже.
Что бы знал Он, что Я прохожу по земле.
Не с дворнягой в подъезде б сидеть – размышлять,
А не улицей бегать, людей искушать,
Где жестокие встречи встречают опять:
Вот, мол, дама в зеленом - святая от слез!
Вот, мол, нищенка с желтым, как раненный пес!
Имеющий очи - да видит.
Имеющий уши - да слышит.
И я - недослышу.
Прости меня Бог...
* * *
Мы связаны непоправимо...
Я курил в больничной палате.
Она в окошко стучалась мое:
«Возлюби меня грешную, мати.»
Худо что я не знал ее!
Это в воздухе что-то больное
И до крика - родное, родное,
До постыдного белого крика.
Я в потемках вставал с кровати,
я нашаривал выключатель,
и при свете - опять никого.
И тогда я чаек кипятил
и себя вспоминал и корил,
что, наверное, я обделил
соразмерное мне существо -
то ли бабочку, то ли ее.
До надкушенных утренних губ,
Это кем же мне надобно быть,
Чтоб любую тебя возлюбить?
Ожидание.
Когда давно близки, и пора
Все давно привести к тому, что давно.
Но ладошка твоя говорит: «Не смей,
не смей падать в мою любовь.»
Это только растит искушение.
Только когда пройдем расстояние между нами
и исполним друг другу все,
сможем понять, что же мы такое,
но это все обо мне.
Но я могу подождать.
Но страх - это чувство с корнями.
И не требует залога.
* * *
Я к тебе подкрадуся тихонько
И ладонь положу на глаза.
И одной то мне хватит ладони
На твои на смешные глаза.
И меня ты попробуй узнай-ка -
Я и сам по подсказке узнал:
Ты мой зайка, дружок, ты мой зайка,
Ты мой зайка, я дед твой Мазай».
«Ты окно,
Ты умеешь вдохнуть из любого окна».
Будет целая жизнь веселья,
Будет целая жизнь вранья.
Я кормил ворон.
Покупал себе цветы.
Порой было туго - невмоготу
без Ты.
Но когда я кричал
«Не понимаю!» - всерьез -
Мог пойти дождь.
* * *
Поцелуй мое Имя -
Запомню его и забуду.
Поцелуй мое время -
Я, конечно, его превзойду.
Расскажи мне, что знаешь -
Пойму что в подарок добуду
На дорогах твоих.
И при встрече тебе расскажу.
А со мной не иди.
Это я, это мне, это мною
через тонкое «я» -
мы когда-нибудь будем одним.
Через тонкую грань
Я себя уже знаю тобою.
А пока как в танце:
Я не острожник, но ты конвоир.
* * *
- Вы откуда тут? Вы тут кто?
Мы первые нашли этот храм!
- Да мы просто вошли в те двери,
которых не видно вам.
* * *
У тебя есть союзник Смерть,
У меня есть советник Безумие.
Мы можем понять друг друга -
что сказать о тех, кто живет как будто нет рядом
безумия и смерти,
или сами это они и есть?
* * *
При жизни все узнать -
и содрогнуться.
И выжить, и, догнав
тебя в толпе:
«Здравствуй, сестренка,
Я Кай».
* * *
Брат Инквизитор, не трожь
сорняков на поле
русской словесности
пока не засеяли рожь,
в них прячутся лишние дети.
Стоя с обеих сторон Стены,
я видел воочию
традицию.
_________________________
Тем, кто шлет письма -
правильных адресов.
Тем, кто не в силах -
смиренья ли, голосов.
Мне не утешиться тем,
что другим не дано
умения быть
с обеих сторон Стены.
С голоса.
Был я рыжий.
Белым и синим.
Ты меня встретил уже Арлекином.
Следующий шаг -
обращен и развернут
и к очевидной,
и к той половине.
Следующий возраст
пройду Коломбиной.
И за пределы
следующий шаг -
развеять театр.
* * *
Обивая пороги своих тупиков,
вечно хожу по ничейной земле,
строящий дом на границе
в краю относительных истин.
Хочу посеять и здесь
Цветок Основного.
_________________________
Чтоб все вовремя было
на этих кругах...
Кажется: я иду:
я таки иду,
но гораздо смешнее.
Я бегу -
но это чтобы стоять -
быстро, гораздо быстрее!
* * *
Я вышел из дома
и построил дом в облаках
из соломы, воды и песка -
хрустит на зубах!
Я не верил, что сахар
этот приют.
Старому дому нужна была
новая крыша -
я полез в облака.
Марк Шагал. Синий цирк. Революция.
...Это просто вода
попробуй ее пойми.
Ее берут в руки,
когда захочется пить.
Но ей никогда
не остаться в горсти:
пройдет и уйдет,
не тронув...
Летит балаганчик.
Три века умеющих пить
возводило его ремесло.
Не так уж и важно,
кто синим сугроб-декабрем,
кто легким июль-миндалем
потонул в невесомой реке
и вынырнул с той стороны,
где летит балаганчик.
В нем кто-то всегда
везет три воды
засевать великую жажду.
Помню разлив -
«серебряный век» -
да эта горчила вода...
Герой - для конюшен.
Для крика - поэт.
А эта вода
заметна, когда ее нет.
* * *
Не обидеть бы малого брата
и не забыть бы большого.
Ной живет небогато:
всех-то весел - что слово.
И ему под крыло
не собрать всех родных.
И ему никого не избрать из живых.
И опять не понять
все, что прежде - легко.
По Ковчегу-Земле
он проходит в пальто.
А Земли-то всего -
небольшой городок.
А огня-то - ого!
В кулаке коробок.
* * *
Сестра моя Жанна
была там одна.
Идущий за мною
сильнее меня.
Но Жанна придет
человеком живым.
- Франциск! - позовет -
три минуты -двоим.
Забыла дотла,
но нашла имена,
и книги листает,
ища номера:
кому дозвониться
на этой Земле -
пускай три минуты
хотя бы во сне!
* * *
...Ветер,
ветер чужих голосов,
позабытых изо всех сил,
за краем слуха уснувших,
совсем уж, как будто,
невоскресимых,
и вдруг - ветер,
когда все пыталось
остаться на месте.
В покое, как дом без часов,
ветер нарушит порядок,
тянет маятник
в неизвестную
свежую сторону...
* * *
...Я их узнаю
по блеклой защитной окраске,
по притушенным или, наоборот,
напряженным глазам.
Это братья мои -
это зомби и самозванцы,
несостоявшиеся короли.
Эти старше... У младших -
короткие черные крылья,
у младших геройство и страх.
Я их знаю давно,
я их знаю все лучше и ближе,
горячей понимаю
и память о них - берегу.
Каждый в нашей семье
владеет одним из наречий,
недоступных «чужим».
Этой косвенной речью
приходят известья
о тех, кто не входит в наш дом.
Возвращаясь сюда,
каждый раз вспоминаю,
что нет вавилонских наречий -
каждый брат говорит
чистейшей воды языком.
В храме.
Пане Григорию, мало я знаю слов
на обожаемом Вами наречии.
Мой же язык - красив и жесток,
точностью схожий с английскою речью.
Музыка если, то - после слов,
ласковость - возле, до них - геометрия.
Им поступаться - бежать от врагов
или терять возлюбленных.
Если б на русской латыни закончены
были бы фразы - поднялись бы мертвые.
Будте добры, говорите по-вашему -
без перевода пойму.
Главная страница | Ваши рассказы | Гостевая книга | Напишите мне
