Мягкий шелест листвы в заброшенном саду совсем заглушал торопливый шепот
двух молодых людей на скамейке у старой липы. Он и она жарко шептались,
сбиваясь, прерывая друг друга и внезапно замолкая. Ее голос был полон
отчаяния доведенной до крайности, безумно влюбленной женщины. Его голос -
нежности и теплоты некогда влюбленного, но уже все решившего и оставившего
в прошлом человека.
• ...Я вынуждена...обязана...должна...но я не хочу этого...бог ты мой... -
задыхалась от сокрытых рыданий она.
• Не вини себя, - тот час же отвечал он мягко, чувствуя наплыв нежности
почти той же самой силы, что и раньше, и во внезапном порыве сжал ее руки.
• ...Но я...я никогда бы так не поступила, если бы не чувствовала...не
чувствовала, что...что ты сам того хочешь! - выпалила она на одном дыхании
и замерла на мгновение, словно решаясь для еще более активных действий, - я
ведь вижу; я знаю...ты сам, сам того желаешь!
• Нет, что ты такое придумала, - смущенно пробормотал он, сконфуженный ее
догадкой, - вовсе нет, я люблю тебя и хочу быть с тобой...но если иначе
нельзя - придется смириться... если бы не это обстоятельство, избежать
которого нельзя - верь, я никогда бы тебя не оставил... - воодушевившись,
он и сам поверил своим словам.
• Ты...уверен в том, что говоришь, уверен? - прерывающимся шепотом
спросила она, и он сжал ее руки в своих, весь переполненный благородным
стремлением облегчить ее боль и горечь разлуки уверениями в своей любви:
• Да, да, конечно, любимая...
От этих слов ее разгоряченное лицо словно засияло изнутри, и в глазах
появился лихорадочный блеск.
• Так слушай же, слушай, - с жаром зашептала она, торопливо, боясь, что
мужество и решимость внезапно изменят ей, - я готова...готова на все ради
тебя, ради любви - нашей любви...только скажи, только подтверди, что ты
действительно хочешь этого...только развей мои тяжелые сомнения!
• Да - прошептал он растерянно, не понимая еще ее задумки и не ведая, что
она намеревается сделать.
• Я верю тебе, любимый, верю.. Я..хочу тебе верить! И я готова на все,
чтобы мы были вместе...я нарушу все запреты, пойду против всего, что нам
мешает... Я буду ждать завтра до двенадцати часов дня...буду ждать твоего
ответа...если это действительно так, если ты на самом деле любишь меня, и
готов принять и поддержать...напиши мне, я буду готова, я тотчас же
отправлюсь к тебе, и мы... Я буду ждать твоего ответа, я с вечера соберу
вещи...
Он слушал, ошеломленный, расстерянный - такой поворот событий вовсе не
входил в его планы. Он молчал и когда она, коснувшись его лба
разгоряченными губами, отрывисто прошептала: «я люблю тебя!...я буду
ждать...», прежде чем исчезнуть в сумерках.
Некоторое время он сидел в задумчивости, вертя в руках котелок. Потом
быстрым движением надел его на голову, вскочил и решительно зашагал прочь.
Все утро следующего дня он провел в беспокойном волнении.
Он размышлял и обдумывал все снова и снова, сомнения терзали его душу.
Искренний ее порыв вчера при встрече, которая должна была стать прощальной,
трогал его сердце и в то же время пугал. Нет, он не любил ее больше, он был
в этом уверен... Но когда он вспоминал ее страстные слова вчерашним
вечером, в душе его шевелилось какое-то неведомое доселе чувство теплоты.
Может быть, и впрямь стоит попробовать, - думал он тогда, - может быть,
ответить ей согласием, уехать с ней, вопроеки всему, и быть с ней вместе...
Но эти минутные порывы перемежались время от времени с явным опасением,
нежеланием нести на себе ответственность за чужие чувства и бремя чужой
любви.
Эти вполне понятные опасения все больше брали вверх в его душе; наконец, он
решил, что достойным ответом ей будет молчание. Все предельно просто и
ясно. Она просила от него письма, просто письма, тем самым упростив для
него задачу. Не надо было говорить ей жестокие, страшные слова, не нужно
было никакого разрыва; наоборот, от него в этом случае ничего не
требовалось. Просто надо было ничего не делать. Просто не отправлять
письмо. Просто провести обычный, будничный день и не вспоминать о ней.
Успокоив себя этими мыслями, он постарался заняться повседневными делами,
однако назойливое чувство беспокойства, свербящее где-то внутри, не
оставляло его.
К вечеру он все же не выдержал, и сел за письменный стол. Начертав пару
строк с извинениями и объяснениями, он сунул записку в конверт и прибавил к
ней внушительную сумму денег, искренне надеясь таким образом хоть
сколько-нибудь искупить свою вину. Отправив сие послание, он с радостью
почувствовал приятное чувство удовлетворения от того, что не бросает ее на
произвол судьбы, подобно вероломным возлюбленным, а наоборот, старается
каким-либо образом помочь.С чувством выполненного долга он отправился в
спальню, где тотчас же уснул и проспал с ночи до полудня, видя во сне
изумительно красивых бабочек, разлетающихся от его прикосновений на
множество ярких кусочков материи...
Никогда еще время не тянулось столь мучительно долго... Ночью она собирала
вещи - весь свой нехитрый скарб, - а оставшееся время провела на кровати,
обхватив колени руками. Как только начало светать, она села за стол,
положив перед собой свои маленькие наручные часы. Вся она превратилась в
зрение - затаив дыхание, смотрела она на тоненькие стрелки часов и
прислушивалась к их еле слышному мерному тиканию.
...Чем ближе время шло к полудню, тем тяжелее становилось на ее душе, тем
обреченнее становился ее взгляд, устремленный на маленький циферблат.
Хозяйка постучала в дверь - сперва осторожно, потом смелее и громче,
наконец, спросила, не случилось ли чего.
Она рассеянно махнула несколько раз рукой, не отрывая глаз от часов, пока
наконец сообразила, что дверь заперта и хозяйка ее не видит. Но и тогда она
продолжала смотреть на мерно передвигающиеся стрелки часов, попросив
хозяйку голосом отрывистым и слабым ее не беспокоить.
Повозившись и повздыхав у двери, женщина наконец удалилась на кухню, не
переставая что-то бормотать себе под нос.
Конверт с деньгами и коротенькой запиской пришел утром следующего дня.
Хозяйка долго стучала к ней в комнату и просила отозваться, пока наконец
вызванный для помощи сосед не выломал дверь.
Бездыханную, ее нашли сидящей за столом, уронившей голову на согнутую
правую руку. В левой она сжимала маленькие наручные часы, стрелки которых,
замершие, словно окаменевшие, показывали без пяти час дня. Вещи были
собраны и уложены в двух аккуратных дорожных сумках.
На половину присланной суммы хозяйка устроила ей хорошие, приличные
похороны, другую же половину оставила себе, и никто не смел ее в том
упрекнуть.
Главная страница | Ваши рассказы | Гостевая книга | Напишите мне
