Ранний звонок отвлек Рихарда от расчетов. Он недовольно покосился на
телефон и после секундной заминки взял, наконец, трубку.
• Слушаю, - сухо сказал он, по привычке хмуря брови.
• Господин Н?
• Да.
• Будьте дома в ближайшие два часа - вам доставят почтовое послание.
Рихард повесил трубку и запустил пальцы в поредевшие пряди волос.
Конечно же, это очередное письмо от нее - безумное, издерганное, какою стала в последнее время она сама, - пронизанное болью, с выплеснутыми на бумагу обнаженными эмоциями и чувствами. Он не любил и боялся этих ее писем - от них веяло такой нечеловеческой тоской и безысходностью, что это задевало даже его непроницаемую, непоколебимую натуру. Почему-то она всегда отправляла письма заказным, будто они содержали ценные и важные документы. На самом же деле в маленьких, узких четырехугольных конвертах были только
безумные всплески эмоций и больной, смутный бред, который было страшно и больно читать. Но на почте этого знать не могли, и перед тем, как доставить Рихарду очередное ее больное письмо, почтальон обязательно делал звонок, чтобы предупредить Рихарда о том, что нужно быть дома.
Ему ясно представилось, как она сидит, сгорбившись, у тусклой настольной лампы в своей маленькой полутемной комнатке; кусая губы, комкает нервными движениями руки один исписанный чернилами листок за другим, в волнении запускает пальцы в волны рыжеватых кудрей, чтобы придать хоть какой-то порядок хаотичным обрывкам мыслей; снова и снова выводит дрожащими руками:
"..ты должен.. я прошу.. я умоляю.. "
Глядя на неровные, скачущие буковки, он невольно вспоминал ее голос - срывающийся, страстный, торопливый.
• Ты великолепный пианист, - часто скороговоркой шептала она, в неистовом порыве целуя его руки, - ты должен, должен играть...
Одно время его умиляли и трогали ее искренние порывы, но позже эта показная жертвенность, преданость, слепая вера в его гениальность стала его раздражать. Ее детские, наивные убеждения в том, что он обязательно будет играть - повторяемые каждый день, - причиняли ему боль и щемящую тоску по мечтам, которым не суждено было сбыться.
У нее самой тоже была мечта, жгучая тайна, которую открыла она впервые только ему. Африка... Она безумно бредила Африкой. Часто ей казалось, что вечерами в окно проникает сладкий аромат тропических цветов, а по ночам ей снились ритмичные напевы джунглей. Она любила величественных гигантов - медлительных африканских слонов, и боготворила царственных львов. На самом деле в своей убогой комнатке она не могла завести даже кошку, и все таки
продолжала наивно верить в то, что когда-нибудь она побывает в жаркой стране своих мечтаний. Она шептала Рихарду проникновенным голосом смешную, наивную, великолепную чушь, в которую хотела верить и верила всем сердцем.
• Мы уедем в Африку, - говорила она нежно, устроившись у его ног и обхватив их руками, - и каждый вечер ты будешь играть на рояле, и чарующие звуки старинных мелодий будут, смешиваясь с тропическими ароматами,разлетаться по саванне...
В такие минуты ему становилось жаль ее той легкой, сентиментальной
жалостью, что бывает смешана с чувством ностальгической тоски по тем временам, когда такие же дикие мысли обуревали его самого. Тихо жалея ее, он жалел - через годы - самого себя, и беззлобно посмеивался над ее наивными затеями, как посмеивался над своими неосуществившимися когда-то мечтами.
Как ни жаль было Рихарду ее, но он точно знал, что она обречена вечно болтаться на грани бедности и богатства, на уровне посредственности. Все в ней говорило, нет - просто кричало об этом: ее манеры, ее жертвенность и преданность, ее поведение.
Все это было настолько неприемлимо для него, так разительно отличалось от его мира - светлого и легкого, мира, в котором не было места для грязных канав и закоулков, нищих беззубых старух, выпрашивающих подаяние, беспризорных детей, болезней и смертей. При каждой встрече с нею он каким-то наитием ощущал этот жуткий мир, который всегда незримо стоял за ее спиной, пусть даже она была облачена в шикарное платье от лучших кутюрье.
Он бежал от этого мира навсегда - так ему казалось, и теперь это мрачное, губительное прошлое вновь настигало его, он столкнулся с ним лицом к лицу, и предстало оно перед ним в виде хрупкой, застенчивой девушки, которая ни о чем не подозревала, и которая сама всеми силами хотела выбраться прочь из этого капкана, вырваться из мрачных щупальцев нищенского существования.
Кто-то должен был ей помочь, кто-то... «Только не я, не я, не я..» - повторял Рихард, слишком опасным ему казалось это невольное возвращение к прошлому.
• Я уеду в Африку, - упрямо доказывала она ему - или самой себе? - ...все равно я вырвусь отсюда...у меня получится... В глубине души ему было жаль ее - он знал, что у нее никогда не хватит воли и смелости сделать это...
Звонок в дверь отвлек Рихарда от размышлений. Он недовольно покосился на запертую дверь, снял очки, надетые исключительно для работы, и пошел открывать. У дверного порога стоял седовласый почтальон. «Господин Н? - учтиво спросил он, - распишитесь в получении доставки.»
Бланк был каким-то другим, не таким, как раньше, и про себя Рихард отметил, что изменения последнего времени коснулись и почтовых дел.
«Где письмо?» - устало спросил он, возвращая бланк почтальону.
«О каком письме вы говорите? - удивленно вскинул брови тот, - Наши
носильщики доставили вам посылку...» «Посылку?» - Рихард ошеломленно взглянул за спину седовласого почтальона. Возвышающуюся там громадину в упаковке можно было затащить в дверной проем только боком...
«Боже мой, какой глупый, нелепый поступок..» - подумал Рихард с
раздражением - рояль занимал почти всю комнату, сияя ослепительной новизной и красотой. Снятая упаковка внушительным комом застыла в углу.
Белый рояль...конечно же, это ее задумка. При всей своей несуразности она так любила роскошь, красивые жесты. «..переходящие порой в явную безвкусицу...» - недовольно подумалось Рихарду.
Он не сводил глаз с блестящей, лакированной крышки рояля. Эта идеально ровная, гладкая поверхность, сверкающая новизной, внезапно вызвала в нем странную вспышку гнева - он сжал кулаки, еле сдержался, чтобы не ударить со всей силы по блестящему боку инструмента. Внезапный наплыв ярости пропал так же быстро; он заметно удивился - давно он не испытывал таких внезапных
волнений и негативных эмоций без видимой причины. Он невесело усмехнулся про себя.
Белая сверкающая гладь, вычурная этикетка, богатое оформление..
Все ее деньги, все ее состояние должно было уйти на покупку этого рояля! Неужели ее нищенского имущества хватило на то, чтобы приобрести такое великолепие? Что теперь с нею, где она сама? Жива ли она?.. Рихард тут же спохватился и попытался взять себя в руки. Он не должен больше думать о ней...не должен больше тревожиться, волноваться. Это ее дело, это касается только ее самой! Если уж она решила совершить такой необдуманный поступок, сделать широкий жест... Впрочем, она никогда ничего не жалела для Рихарда. Вовсе не удивительно, что она сделала такой подарок... рано или поздно...
это должно было случиться...
Внезапно сердце его наполнилось теплой, благодатной нежностью - глядя на переплетение черно-белых клавиш, ему почему-то вспомнились ее легкие, заботливые, порхающие руки с длинными пальцами. «Где она, что с нею...» - подумал он уже безо всякой тревоги, исполненный к ней одним только большим чувством теплой благодарности, и эти мысли дополнил внезапно возникший перед его глазами образ - такой знакомый и по-детски непосредственный. Образ медленно растаял в горячих, ясных лучах солнца, льющихся сияющим потоком из распахнутого окна.Сияние солнечных бликов на полированной крышке рояля уже не казалось ему таким ослепительно бьющим в глаза. Он быстрым шагом пересек комнату, привычным движением коснулся клавиш, и комнату наполнили глубокие, волнующие звуки.
«Какая она все таки замечательная», - с теплотою подумал он. Из его головы тот час же выветрилось все плохое, связанное с ней; все неприятные воспоминания отлетели, как шелуха - подобно тому, как мы, вспоминая о давно умерших дорогих нам людях, помним только хорошее. Забылись безумные письма, неприятное чувство неловкости - все это перехлестнуло другое, новое, более яркое и сильное чувство - благодарность, нежность, ощущение счастья... И точно так же, как и все плохое, забылось и тревожное волнение, вызванное
неизвестностью ее судьбы. Счастье пересилило все, вливаясь в его сознание мощным потоком, по мере того, как яркие солнечные лучи вливались в маленькую комнату.
«Меня ждет новая жизнь», - весело подумал он, и новые, радостные мысли затмили прозрачный образ той, что дала ему этот необходимый толчок. Зазвучала лунная соната. Почему вдруг ему вспомнилась именно эта печальная композиция - сейчас, когда на душе его было так светло и радостно?...
Невольно пожав плечами, он взглянул через распахнутое окно в
безоблачно-синие глаза неба, и улыбнулся сам себе, своему счастью... Отчего-то вдруг ему стало так тепло, так хорошо и спокойно...
Было тихо и спокойно, она взглянула в чернильно-темную высь неба, и
улыбнулась своим сокровенным мыслям. «Он, верно, сейчас счастлив, - думала она, - и, конечно же, в эту самую минуту - не может быть иначе! - он играет, как тогда, как всегда он этого хотел...»
Взглядом она нашла на небе луну; в этом чужом краю, таком далеком от того, где она родилась и жила, все казалось иным, словно она попала на другую планету. Даже луна казалась незнакомкою, затерянной в огромном небесном куполе, скрытой за длинными, четкими волнами ночных облаков. Она долго смотрела на этот такой знакомый и такой чужой маленький, бледно-желтый диск, и не сразу заметила, что где-то внутри ее души плывет тихая, чарующая, печальная и знакомая с детства мелодия. Она ничуть не удивилась,
что в этот момент ей вспомнилась лунная соната, которую она раньше
недолюбливала за эту тихую, но оттого еще более явную безысходность, меланхоличную ностальгию...
Эта светлая изысканная печаль, чужеродная, иноземная тихая скорбь были настолько непривычны и противоречивы местным мотивам...
Лицо ее озарилось светлой улыбкой. «...о, да, конечно, он счастлив... теперь, когда я не буду больше мешать ему жить... буду только думать о нем... а он и не будет знать - от чего вдруг стало так тепло, так хорошо и спокойно...»
Она помедлила немного, встала с шелковой мягкой травы, и отправилась к своей палатке, вдыхая всей грудью знойный, пьянящий тропический воздух. А прозрачные перистые облака над землями Южной Африки все затягивали и затягивали маленький лунный диск в свою призрачную дымку.
Главная страница | Ваши рассказы | Гостевая книга | Напишите мне
